10 ранних признаков болезни Альцгеймера или другой деменции

Бородатый анекдот

И, когда она в очередной раз вышла на балкон позвать меня, я услышал как Толька Коршунов выкрикнул: “Гвардеец кардинала на посту!” И я вцепился в него, хотя Тольке было целых одиннадцать лет и он даже уже был влюблен в Таньку, о чем поведал всему двору вырезанным на тополе объявлением “Я люблю тебя”.Имя вырезать не стал, проявив не детскую мудрость.

Толька валялся в пыли, совершенно не сопротивляясь, а только удивленно таращась на меня. Я пытался молотить его, приговаривая: “Гад, гад!” Под очередное “гад” меня подняла в воздух неведомая сила. Мелькнул яркий рукав, бицепс, усы и я оказался за обеденным столом с моей “не моей” бабой Феней.
Мама назвала ее официально — Феодосия Николаевна и всегда повторяла: “Она не твоя бабушка”.Моя бабушка была первая жена деда, баба Женя. Она жила в одном городе с нами, в центре России, а дед с Феней жили у моря.

Оно — море — и стало причиной нашего знакомства. Я был худющим болезненным ребенком, и педиатр убедила мать, что море положительно скажется на моем здоровье. “Но обязательно не меньше месяца,” — повторяла она. Когда мне было почти четыре года, меня повезли знакомить с дедом, морем и Феней. Феодосией Николаевной. Как бы не хотели мама с “моей” бабушкой изъять ее из этого уравнения. В первый раз мама была со мной две недели, натянуто общаясь с дедом и Феней. Убедившись, что старики вполне способны управиться с ее чахлым “цветком” жизни, она начала часто уходить в гости к подругам детства и задерживаться там допоздна.

Я не хотел спать без нее. Ходил по квартире, поднывая. Дед уговаривал спать, а Феня сгребалав охапку, и говорила: “Борык, не куксись. Пойдем встречать маму!” Мы выходили в притихший двор, она сажала меня на качели.

Качелей я боялся, мне казалось, что меня, такого легкого, подхватит ветер и унесет, но Феня мощной фигурой вставала ровно напротив качелей и и заключала подвешенное сиденье в свои уверенные руки, прежде,чем снова толкнуть. “Будешь наверху — смотри маму,” — напутствовала она и легонько толкала качель. “Не виднооо,” — ныл я, а она отвечала: “Значит, надо повыше. Не боишься?” Я мотал головой в разные стороны, и она толкала сильней. И в один день, взлетая до ветки тополя, я понял, что хочу, чтоб мама не торопилась.

И мама, наверное, поняла. Она уехала, оставив меня с дедом и Феней на лето. Мы посадили ее на поезд,помахали в окошко и пошли домой обедать. А вечером мне почему-то захотелось плакать. Я помню ощущение полной опустошенности, и помню, как оно появилось. Оно появилось, когда я думал, что сегодня вечером не надо встречать маму и мы с Феней не пойдем качаться. Но после ужина она объявила:”Борык, не куксись, пойдем смотреть, как мама едет на паровозе.”

Мы ходили качаться каждый вечер. Дед поначалу говорил, что поздно, и “ребенку нужен режим”, но Феня обрывала его на полуслове: “Не гунди, охламон, рыбенку много чего нужно.”
Охламон улыбался внутрь себя и капитулировал. Мы с Феней выходили, когда последние бабульки снимались с лавочек у подъезда, а возвращались к полуночи, покусанные комарами и абсолютно счастливые.
Качели были моим личным раем. Качели которые качала Феня. Она раскачивала меня, а потом притормаживала и влепляла поцелуй в неожиданное место. Когда качели начинали останавливаться, а я просить: “Еще, еще!”, Феня принималась щекотать меня. Я вертелся волчком, заливался на весь тихий гулкий двор, но не слезал с сиденья.

Здоровье мое, несмотря на отсутствие режима, улучшилось. Встретив меня, загоревшего и слегка отъевшегося, на вокзале, бабушка Женя поджала губки. Стройность была одной из основных ее добродетелей, и она весьма боялась жирного и сдобного греха.
Очень скоро после приезда домой я спросил, когда снова поеду к деду и Фене.
— Лен, ты слышала?— крикнула бабушка моей маме, и не дождавшись ответа повторила:
—Ты это слышала?
— Мам, не начинай снова, это ребенок, — мама подошла ко мне и внезапно погладила по голове. Она редко так делала, мне стало так хорошо, и я снова вспомнил качели. Мне хотелось повторить свой вопрос маме, но я не стал. А в конце длинной-длинной зимы, когда я свалился с ужасной ангиной, мама сидя у моей кровати сказала: “Бобка, ну что же ты, выздоравливай!Скоро ведь поедем к деду!”

Я выздоровел и мы поехали. Мама уехала через три дня. Была середина мая. Раз в месяц Феня наряжала нас с дедом “в парадное”, и мы шли в переговорный пункт: попросить маму оставить меня еще на месяц. Вышло три раза.

Дед работал сутки через трое, и в свободные дни старательно просаливал меня в море. А вечера были мои с Феней. И качелями. Взлет— посадка — поцелуй, взлет — посадка — объятия.
— Борык, маму видишь?
— Вижу! В окно! Она спит!
— А Москву видишь?
— Вижу!
— Кремль красный?
— Синий!
— Значит, вечер!
Смех-посадка-поцелуй, тихий подъезд, мы играем в шпионов, и, чтобы не будить деда, укладываемся вместе спать на диване.

Находясь между этим хитросплетением взрослых, я совершал детские ошибки, но учился на них. Однажды я попросил бабушку Женю испечь оладушки как у Фени. “Борис, питаться жареным — вредно!” — выпалила она, но не преминула заметить под нос: “Своих детей сгубила, за моего взялась…”В моем сознании эта фраза повисла вопросом, но я промолчал. Летом меня снова отправили “на море”: у мамы появился перспективный кавалер, и без меня было сподручней.

Вопрос, зародившийся после обмолвки “моей” бабушки терзал меня, и я не знал, как поступить. Мне было уже шесть лет,и я начал ощущать какую-то неловкость в стальных объятиях Фени. К тому же я маялся, гадая, как она сгубила своих детей.Решился однажды спросить у деда. Он вздохнул, но ответил: “Утонули они на лодке с отцом их. Она с тех пор на море и несмотрит.И забудь, что я сказал, и с ней не говори.”Я и не говорил, и даже позабыл, ибо мучивший меня вопрос разрешился. А качели так и были нашими, хоть я и мог уже качаться сам. Но не мог же я сам себя целовать?

К следующему лету у деда начались проблемы со здоровьем, и вместо моря я отправлялся гулять во двор. А после драки с Толькой Коршуновым из-за Фени меня приняли в дворовое сообщество и я даже был частью “живой пирамиды”, на которой стоял Толька, чтобы вырезать на тополе сердце, пронзенное стрелой, под своим “я люблю тебя”. Да что там, и на море мы тоже гоняли, и строили шалаши, и даже пробовали влюбляться, и я еще не раз подрался из-за женщин. Было не до качелей.

Феня ухаживала за дедом, и в квартире поселился тонкий, но устойчивый запах лекарств. А мама вышла замуж. За Толика. За другого, конечно, но вроде он тоже намекал, что “я люблю тебя”. Эту новость мне сообщила Феня и, глядя на меня, добавила: “Не куксись! Это хорошо. Вы подружитесь.” Я подумал:”Никогда!”, а она оказалась права.

Все эти события: дедова болезнь, замужество мамы, драка с Толькой и дворовая дружба подвели итог моего дошкольного детства. Остались лишь воспоминания: разрозненные, малосвязные, но при этом яркие до осязаемости. И в главном из них я подлетаю на качелях вверх, а потом меня целует в макушку Феня.

Больше выездов “на море” не было, потому что началась другая жизнь. Мы приехали к деду через четыре года. На похороны.Я помню, как зашел в ту самую квартиру, а посреди большой комнаты стоял гроб. Феня провела нас с мамой мимо него в спальню и уложила спать с дороги. Назавтра была суета, похороны, поминки, и во всем этом я затерялся и чувствовал себя лишним.

Я потихоньку вышел из-за поминального стола и пошел в маленькую комнату. Сел на кровать, уставился в стену. Не знаю, сколько так просидел, но зашла Феня. Она обняла меня, и внезапно я разрыдался. Феня гладила меня по голове, а затем внимательно посмотрев в глаза, сказала: “Борык, деда все равно тебя любит. Ну, не куксись…”

Мы с мамой уехали после девятого дня. Феня предлагала мне остаться. Я выжидательно посмотрел на мать, рассчитывая, что она заявит о полной невозможности оставить меня…Но она молчала… Я отрицательно мотнул головой.
— Ну поезжайте, поезжайте, выберете время еще приехать… — Феня была тише, чем обычно, да и понятно почему.

А потом жизнь меня закружила. Это был, наверное, не тот танец, который я хотел, но отказаться не получалось. Свадьбы, рождения, болезни, похороны, встречи, расставания… Жизненное колесо неслось все быстрей, пока не застопорилось о диагноз моего собственного сына. Лейкоз. Помню глаза жены как провалы в ад и ее же бесстрастный голос, когда она перечисляла, что нужно купить в больницу. Еще доктора помню, который сказал, что “большинство случаев разрешаются благоприятно”. В интернете писали, что большинство — это семьдесят процентов. И наш ребенок должен был в них попасть. Должен! И не должен в тридцать… Пусть не он…Мы стали командой по попаданию в семьдесят процентов: жена взяла на себя всё, связанное с сыном, а я должен был зарабатывать. Общение превратилось в сводки анализов. Лучше, хуже, хуже, лучше, лучше, немного хуже, немного лучше, еще немного лучше.

Мы победили. Мы попали в семьдесят. А я понял, что не чувствую ничего.
Я боялся посмотреть в глаза сыну и жене, потому что они бы это поняли. На работе подвернулась командировка, поехал. И вдруг как током дернуло: “А ведь Феня еще может быть жива! Есть шанс!”Не сама собой, конечно, эта мысль пришла, я рядом с теми местами оказался. Сделал крюк, нашел тот двор… Дверь в квартиру никто не открыл. Значит, не выпал шанс. Она бы точно дома была.

Вышел из подъезда — на лавочке тип алкоголического вида сидит. Аккуратно у него поинтересовался, не знает ли он, кто в шестьдесят четвертой квартире живет.
А он как заорет:
— Боб, ты? Точно ты! Ну ты же!
Друган детства оказался. В квартире пара молодая живет, дальние родственники Фени. А она сама давно уж померла. А до того как будто с ума сошла немного. Выходила вечерами гулять до ночи. На качелях раскачивалась и улыбалась. А потом соседи по запаху нашли ее.

— Боб, на пиво не подкинешь? Давай за встречу, — закончил он свой рассказ вполне ожидаемо.Я подкинул, а “за встречу” не стал. Он сразу побежал отовариваться, и я оглядываясь, как шпион, подошел к качелям. Всё те же. Вечная металлоконструкция. Сел боком, оттолкнулся ногой. Тополь тот же, вон на нем вырезано “Я люблю тебя” и сердце, пронзенное стрелой… Только еще что-то сверху накарябали, раньше не было. “Не куксись”. “Не куксись. Я люблю тебя”…Нет, не может быть… Точно: “Не куксись”.

Я уперлся лбом в ствол дерева,а потом обхватил руками. Меня трясло. Нет, меня “типало”. Так говорила Феня в минуты особого волнения: “Меня типает”. Внезапно с утробным рыком я набрал полную грудь воздуха и разрыдался.
Я тоже люблю тебя, Феня. Я люблю тебя, дед. Я люблю жену и сына. И маму, и отчима, и сестру. И даже когда меня не станет, эта любовь останется. Но еще рано, я еще должен сказать им всем об этом хотя бы раз.

Психофизиология: невидимое

Иногда мы не
в состоянии видеть что-то “в упор”, хотя это – прямо перед нами. И
это “не видеть” часто вовсе не означает “не замечать”, а
совершенно новое мы в принципе увидеть не можем – что и будет показано в этой
статье. Такое утверждение настолько странно звучит, что весь опыт с полной очевидностью
протестует: “так быть не может! если что-то есть передо мной, то это я
точно могу видеть”.

Но это не
более странно, чем утверждение: мы можем видеть то, чего нет на самом деле. Не
видение чего-то, как и видение несуществующего, все иллюзии восприятия
– порождаются особенностями организации
механизмов психики.

Эта статья
показывает почему мы можем что-то не замечать, и когда мы можем что-то вообще
не видеть.

Не видеть здесь
значит – не выделять совокупность признаков восприятия как взаимосвязанные – в объект
внимания и, соответственно, никак на это не реагировать: ни сознательно, ни
автоматически. О том, что такое признаки восприятия и как они связываются
сначала в примитивы, потом из этих примитивов опытом образуются более сложные
объекты внимания – можно ознакомиться в подборке Распознавание
образов. Но не обязательно это делать прямо сейчас потому, что воспринять
сразу все то, из чего складывается понимание явления субъективизации
– очень не просто, а в этой статье делается попытка дать лишь самые общие
представления так, чтобы заинтересованный в более углубленном понимании смог
это сделать с помощью приведенных ссылок.

Актуальность
написания статьи подтверждается не первым уже драматическим обсуждением
на форуме.

Мы постоянно
упускаем из своего внимания что-то, что мы можем сами в другой момент увидеть или
другие могут это видеть. И мы вообще не способны выделить из наблюдаемого то, с
чем пока еще никогда не имели дело в данных условиях восприятия.

Вот картинка
для того, чтобы попытаться увидеть, что на ней изображено (возможно, для
некоторых нет новизны объекта, и они уже подготовлены к видению этого объекта):

10 ранних признаков болезни Альцгеймера или другой деменции

Здесь важно зафиксировать первое
впечатление, когда поначалу толком ничего не распознается (хотя ваше
внимание было обращено на то, что там что-то есть, причем размером во всю
картинку), а потом, когда будет получен ответ, вдруг оказывается, что, конечно
же, это здесь присутствовало на всей картинке, и теперь уже при взгляде на нее
становится странно, что это могло не узнаваться. Дело в том, что первоначальное
впечатление будет модифицировано последующим и если не запомнить первое
впечатление, то опять будет очевидная убежденность, что не может быть,
что не что-то не видно 🙂

Я показывал эту картинку разным людям.
Те, кто имел опыт дизайнерства или был художником, почти сразу видели объект,
другие, в том числе и я – в упор не видели. Первые очень удивлялись, наблюдая
усилия тех, кто не видел: “ну как это так?? Ведь сразу же видно, что тут
изображено!”.

А вот подсказка >>.

Теперь
немного самых важных для понимания пояснений (понять во всей глубине сразу
неподготовленным нереально, но суть ухватить сможет любой интересующийся).

У человека восприятие
настолько хорошо обкатано практикой и задачами жизни, что в обыденности он
ощущает его безусловную полноценность, ему кажется, что он полностью ухватывает
окружающее, и если что-то есть перед ним он это видит – как фотоаппарат.
Интересно, что люди, родившиеся без зрения, настолько же уверенно себя
чувствуют в привычном окружающем, но создавая не зрительный образ, а слуховой и
еще – осязательный, а в темноте у них – явное преимущество. Казалось бы, что у
них несопоставимый изъян: они могут сканировать окружающее только
последовательно касаясь палкой или руками. Но это преимущество зрячего
обманчиво: ведь и он сканирует взглядом только лишь центрально-сфокусированным,
очень узким участком поля зрения, и только в голове в целом создается картинка.
Причем, если он взглянул на что-то сфокусированной точкой, то все остальное у
него в голове возникает предположительно – в результате прогноза, основанного
на ранее увиденном.

Но
по-настоящему делает последовательным сканирование окружающего даже не
особенность органов чувств, а особенность осознания воспринятого. Мы можем
осознавать что-то только по очереди, а не сразу все потому, что канал нашего
сознания (или фокус нашего внимания) – только один, в то время как поток
сигналов от рецепторов восприятия – огромен и одновременен.

При этом мы
реагируем, не осознавая, на множество раздражителей одновременно (как и делаем
множество действий одновременно: дышим, сердце бьется, балансируем множеством
мышц, совершаем множество неосознаваемого). Но мы можем наблюдать и видеть лишь
что-то одно в данный момент и осознанно управлять лишь одним действием (те, кто
демонстрирует одновременное множество действий на самом деле последовательно
переключает корректирующее внимание с одного на другое, а в промежутках все это
выполняется без осознания).

Почему
природа сделала лишь один канал осознаваемого внимания? Если бы нам не нужно
было приспосабливаться к новому в течение жизни, то нам вообще не нужно было
сознание, достаточно было бы автоматизмов поведения, предопределяемых
наследственно – как у насекомых [63]. Но чтобы добиться наиболее
желательного результата поведения в новых условиях, необходима программа (опять
же автоматизмы) навыков нахождения новых вариантов поведения на основе
прогнозируемых [33] последствий. Эта программа обеспечивает сотворение
новых вариантов или просто творчество [34]. После того, как вариант
найден и его проба в реальности оказалась успешной, он в дальнейшем уже не
требует осознания и закрепляется как новое звено цепочек неосознаваемых
автоматизмов [29].

Действие
этой программы проявляется как “сознание” [123]. Организация
механизмов сознания в мозге потребовала образования новых больших зон мозга. И
эти зоны требуют настолько большой энергии для поддержания активности, что таких
систем мозг не может содержать несколько. Поэтому осознаваться может только
что-то одно в каждый момент времени, образуя цепочки памяти о событиях [249]
– воспоминания. Канал осознания один, его переключатель (гиппокамп [54])
выделяет для осознания только наиболее актуальное в данный момент из всего, что
есть в восприятии. Эта актуальность формально “вычисляется” как
произведение нового на значимость [35], что и привлекает
осознаваемое внимание (наиболее активное проявление привлечение внимание
называется ориентировочным рефлексом [126]).

Поэтому мы
не можем видеть сразу несколько объектов и удерживать их вниманием в одном
фокусе сознания. Мы видим лишь самое актуальное из всего. Все остальное не
осознаем. Это легко проверить: тот кто не имеет навыка запоминать
непосредственно первичный зрительный образ (фотографически) и потом его
рассматривать, всегда будет затрудняться перечислить объекты по памяти, которые
он мог бы перечислить попеременно обращая на них внимание.

При этом
очень многие сигналы рецепторов восприятия, не затрагивая сознания в виду их
меньшей актуальности, продолжают активизировать те поведенческие автоматизмы,
для которых являются пусковыми стимулами [308] или определяют
контекст действия [279] других пусковых стимулов. Они не осознаются,
но действуют, т.е. мы их не замечаем, но используем. В статье же речь идет о
том, что не используется даже вне осознания, о том, что не видится потому, что
не были ранее установлены такие связи, которые могут использоваться, и
совокупность признаков восприятия, хотя и оказывает воздействия на самые
примитивные структуры распознавания, этим и ограничивается. Нужно это
рассмотреть более подробно.

Все органы
чувств преобразуют воспринимаемое физическое воздействие в максимально
примитивные элементы (звук разлагается на отдельные частоты и силу воздействия
каждой из них, картинка на сетчатке – некое подобие матрицы цифрового
фотоаппарата раскладывает изображение на отдельные точки по три цвета в каждой
и т.п.). Далее, еще в досознательный период развития, на основе этой
детализации формируются распознаватели [26] более сложных примитивов
восприятия (будем говорить о зрительном): точки, линии круги, углы, квадраты и
т.п. – самых разных размеров и ориентаций (если возбудить такой распознаватель
током, то мы увидим этот примитив). На основе примитивов позже формируются
более сложные образы. В конечном счете все сочетания, которые индивид
воспринимал (еще не осознавая), образуют впрок коллекции распознавателей
образов, позволяющие мгновенно идентифицировать, например, квадрат и отличить
его от прямоугольника. Если нет в коллекции распознавателей вертикальных полос,
у нас будут затруднения в узнавании объектов с такими полосами, задержка
восприятия-действия (возможно, фатальная).

В работе Нейробиология
и генетика поведения:

В
следующей серии экспериментов котят помещали в так называемую вертикальную среду
(котята сидели в темноте, и свет зажигали ненадолго, при этом в пустом
помещении имелись только вертикальные полоски на стенах). По окончании
сензитивного периода их помещали в обычную среду. Оказалось, что такие котята
не видят горизонтальные предметы, то есть если швабра стоит, то котенок может
ее обойти, если она лежит, то он на нее натыкается. Это происходит потому, что
в коре не образовались связи, реагирующие на горизонтальные предметы.

Когда
созревают зоны мозга, реализующие механизмы сознания, становится возможным
влиять на наследственно предрасположенные и уже реализованные автоматизмы,
корректируя реакции в зависимости от оклика системы оценки [125]
результата пробного поведения: то, что удовлетворяет, закрепляется как новый
автоматизм, то, что приводит к нежелательному, блокирует дальнейшее прохождение
цепи такого автоматизма.

Важно:
каждая фаза автоматизма активизируется определенным пусковым стимулом в данных
условиях [106], который был ранее закреплен как признак того, что пора
совершать следующую фазу действия. Это закреплялось, если такое действие давало
желательный результат. Вне пусковых стимулов, т.е. более примитивных
распознавателей образов восприятия, закрепленных с данным звеном автоматизма,
оно не может быть активно. Если ранее не было опыта восприятия чего-то, то оно
никак ничего не может затрагивать в рефлексии, никаких действий не вызывает: ни
осознаваемых (при максимальной актуальности воспринимаемого), ни
бессознательных.

Вот почему
возможно то, что никак не затрагивает нашу психику, как если бы его для нас
вообще не существовало. И такого неизмеримо больше, чем нам уже понятного. Понятно,
что это находится в области пока еще не познанного нами в данных условиях (то,
что познано при одних обстоятельствах, может быть совершенно не годиться для
других обстоятельств).

Всякий раз,
когда возникает трудность в интерпретации проявлений “не видения”, стоит
освежать приведенные принципы восприятия, которые охватывают все возможные
случаи.

Рассмотрим
несколько видов проявлений “не видения”, основанных на отсутствии
ранее закрепленных личным опытом ассоциаций.

Эти явления
называют “слепота к изменениям”, “мертвые зоны внимания”,
“перцептивная слепота”, “слепота невнимания”.

В статье «Мертвые зоны» внимания:

В
статье описываются два экспериментальных исследования, доказывающих
существование «мертвых зон» зрительного внимания…. «Мертвые зоны» внимания –
это особенно ярко выраженная слепота к изменению объектов, расположенных вблизи
объекта, привлекающего наибольшее внимание.

… В одном из полевых исследований (Simons,
Levin, 1998) экспериментатор под видом прохожего подходил к наивным испытуемым
– реальным прохожим – и просил по карте показать дорогу к одному из объектов
университетского городка. Через 15–20 секунд после начала разговора двое
фиктивных рабочих проносили между экспериментатором и испытуемым дверь.

В этот момент экспериментатор менялся местами с
одним из рабочих. Таким образом, когда дверь уносили, перед испытуемым стоял
уже другой человек. В этой ситуации почти половина испытуемых не заметили
подмены собеседника и продолжали свои объяснения. В другой серии экспериментов
(Levin, Simons, 1997) испытуемые смотрели короткие видеофрагменты, в которых
был применен монтаж, т. е. мгновенная смена ракурсов съемки, и во время этой
смены происходили изменения. В экспериментах обнаружилось, что почти 70 %
испытуемых не замечали подмены главного действующего лица, а изменения менее
существенных деталей (например, предметов одежды или посуды) оставались
проигнорированными почти в 100 % случаев!

… Феномен слепоты к изменению тесно связан с
проблемой зрительного внимания человека и традиционно относится к классу так
называемых ошибок внимания.

Перцептивная слепота

слепота невнимания или перцептивная
слепота, феномен слепоты к событиям, происходящим прямо перед нашими
глазами…. Первым эти эксперименты провел Ульрик Найссер, автор “Когнитивной
психологии”, он же предположил причины такой слепоты. Во–первых, это
неготовность воспринимать предметы, которые мы не ожидаем увидеть. Вторая
причина, это рассеяность, вызванная необходимостью полностью сконцентрировать
внимание.

Что
такое «слепота невнимания»?

Вы когда-нибудь задавали себе вопрос: как фокуснику удаётся
провести зрителей, даже если он проделывает свой фокус прямо перед глазами
какого-нибудь наблюдателя? Как бы вы ни напрягали внимание, у вас всё равно не
получится заметить ловкое движение руки, выполняющей трюк. Многие из нас верят,
что, если смотреть очень пристально, мы обязательно заметим все детали. Но это
не так, как доказывают многочисленные эксперименты исследователей. Доктор
Дэниел Дж. Саймонз пишет: «Хотя мы интуитивно полагаем, что яркие и
выделяющиеся объекты обязательно завладеют нашим вниманием, очень часто этого
не происходит. Например, водители не замечают другую машину во время поворота
или человек выискивающий свободное кресло в кинотеатре, не замечает своего
знакомого, даже если тот машет ему рукой». Такой феномен получил название
«слепоты невнимания» или «перцептивной слепоты». Некоторые из полученных в ходе
исследований фактов довольно любопытны:

· Когда испытуемым предлагали пронаблюдать
за перемещением синих кругов по экрану и попытаться предсказать направление их
перемещения, в 88 % случаев испытуемые не замечали смены цвета кругов на
зелёный.

· Когда испытуемые смотрели видеофрагмент,
в котором две баскетбольные команды передают друг другу мяч и при этом цвета
формы одной из команд неожиданно меняются, один из четырёх испытуемых не
замечал перемены.

· Когда испытуемые смотрели видеофрагмент
баскетбольного матча, в ходе которого среди игроков на площадке неожиданно на 4
секунды появляется женщина с зонтом, один из четырёх испытуемых не замечал её.

· Когда испытуемые смотрели на два креста
на экране, стараясь определить, который из них больше, и после трёх попыток на
четвёртый раз вместо одного из крестов показывали прямоугольник, один из
четырёх испытуемых также не замечал перемены.

… На основе экспериментов, проведённых в 2006 году,
исследователи Мика Койвисто и Антти Ревонсуо предположили: чем больше новое
похоже на то, за чем мы уже наблюдаем, тем сильнее наша способность распознать
это новое явление. Казалось бы, совершенно неожиданные вещи, наоборот, должны
были бы привлекать больше внимания, но это не так. Об этом говорят и сами
испытуемые. Так что никакой магии здесь нет – простой психологический фактор.

Семинар “Великая
иллюзия сознания: феномены, эксперименты, модели“

…В
докладе обсуждается феномен мертвой зоны внимания – ярко выраженной
неспособности заметить какие-либо объекты и происходящие с ними события в
непосредственной близости от наиболее интересного объекта (Уточкин, 2009;
Utochkin, 2022).

…Согласно
представлению о Великой иллюзии сознания, восприятие зрительных сцен и
происходящих в ней событий является гораздо менее полным и постоянным, чем нам
кажется. Большинство теорий утверждает, что только сфокусированное внимание
делает информацию об объекте полной и доступной ясному осознанию. Вместе с тем,
серия исследований последних десятилетий показывает, что, по-видимому, ранние
«предвнимательные» репрезентации уже включают достаточно большой объем
информации, который позволяет видеть далеко «за пределами» фокуса внимания.
Фактически «предвнимательное» зрение выделяет наиболее глобальные сегменты
сцены, а также рассчитывает основные статистические параметры однотипных
локальных объектов (например, средний размер листьев на дереве, основное
направление движения стаи птиц в небе). Вероятно, подобные предвнимательные
механизмы вносят важный вклад в возникновение Великой иллюзии, убеждая нас в
кажущейся полноте образов воспринимаемых нами сцен.

….В
докладе будет представлен обзор исследований, посвященных сравнительно недавно
описанному группой шведских психологов феномену «слепоты при выборе» (choice
blindness). В экспериментах, проведенных данной группе, испытуемым показывали
пары карточек с различными изображениями (женскими лицами, абстрактными узорами
и т.п.) и просили выбрать наиболее предпочитаемую карточку. В одной из проб
эксперимента сразу после выбора испытуемого карточки незаметно меняли, после
чего испытуемого просили обосновать, почему он выбрал именно эту карточку (на
самом деле ему показывалась отвергнутая карточка). Оказалось, что до 70%
испытуемых не замечают подобной подмены. В докладе будут представлены
разнообразные варианты феномена, а также попытки его объяснения.

…
Вероятность того, будет ли замечен и эффективно обработан зрительный стимул, во
многом определяется зрительным контекстом, в котором он предъявляется. При этом
контекст, даже не будучи осознаваемым, может оказывать как положительное, так и
отрицательное влияние на успешность опознания стимула, а в случае
неоднозначности этого стимула — влиять на его трактовку. В свете проблемы
внимания особенно интересны эффекты контекста, связанные с укрупнением единиц
обработки зрительной информации.

…
Слепота к изменению – это неспособность заметить значительные изменения
объектов зрительной сцены, происходящие в момент краткого прерывания
восприятия. Предполагается, что критическим условием восприятия изменений
является сфокусированное на меняющемся объекте внимание. Часто слепота к
изменению наблюдается даже в тех ситуациях, когда изменение происходит
регулярно, а наблюдатель активно ищет его. В одних случаях человек находит
изменение в течение нескольких секунд, а в других поиски оказываются тщетными в
течение многих десятков секунд или даже многих минут. В последнем случае можно
говорить о персистирующей слепоте к изменению. В докладе будут рассмотрены три
возможных фактора, которые вносят вклад в возникновение данного явления: 1)
мертвая зона внимания; 2) сбой в системе, обеспечивающей запоминание и
торможение ранее обследованных мест; 3) систематическое игнорирование
малоприоритетных деталей.

Б. М.
Величковский “” в 2-х
томах

Речь
идёт о интересном эксперименте, который назвали “Слепота к
изменению”. Психолог в униформе строительного рабочего и с картой на улице
подходит к прохожему (на видео прохожим оказалась молодая женщина) и просит
объяснить ему дорогу. Пока женщина объясняет, между ними проходят другие
психологи в форме рабочих с большой дверью. За дверью психологи меняются
местами, человека, который просил объяснить про дорогу, сменил другой психолог,
который как ни в чём не бывало продолжает беседу. Женщина эту подмену не
заметила.

Очень интригующими
представляются свидетельства, ставшие почти легендами о том, что дикари,
никогда не видящие кораблей, демонстрировали свое полное равнодушие, отсутствие
какого бы то ни было внимания к подплывающим кораблям, но замечали уже
подплывающие шлюпки, которые во многом напоминали их лодки. Таких свидетельств,
апеллирующих к дневникам мореплаветелей, ходят по головам не мало. Был снят
фильм на эту тему, есть обобщающая подборка случаев.

Сам по себе
кажущейся удивительным факт “не видения” кораблей авторы могли бы
использовать лишь в качестве развлекательной иллюстрации, т.к. ничьи интересы
он не задевает. Но если бы это был литературный вымысел, то он принадлежал бы
перу одного автора или описания расходились бы в каких-то существенных взаимно
противоречивых деталях. Но в разных случаях описывается то, что в самом деле
хорошо иллюстрирует эффект невидимого когда объект совершенно не знаком и никак
не ассоциирован с теми признаками, которые наблюдатель мог бы увидеть и придам
им определенный смысл, определенное значение для него.

Оригиналы
дневников путешественников, хотя и , это – рукописи на языке середины прошлого века. Поэтому
сопоставлению поддаются лишь пересказы их содержания. Кроме того, нельзя
сказать, что легенда появилась недавно. Мне еще в детстве попалась книга 1960-го
года издания (к сожалению не помню автора не смог найти ее текст в инете):
“Адмирал моря-океана”, где был описан эпизод не видения туземцами
кораблей, не обращение внимания до тех, пор, пока это их внимание не было
привлечено к той совокупности признаков, какой обладал объект. Описание в
важных моментах созвучно другим таким описаниям. Это похоже на то, как можно не
замечать даже известный предмет перед глазами потому, что он никак не
привлекает внимание и не выделяется для осознания. Но если предмет ранее не был
известен в данных условиях (как картинка в вверху статьи для многих), то не
только осознанное внимание не привлекается, но и данный набор признаков
никак не затрагивает автоматизмы, которые могли бы активировать
ориентировочный рефлекс, чтобы обратить внимание на что-то необычное (см. теор.
обоснование выше).

Фрагменты из
доступных источников:

Стефан Цвейг. Магеллан:

испанские суда могут безбоязненно
пройти среди волшебно прекрасных островков, окаймляющих берег, одетый яркой
зеленью, и без помехи бросить здесь якоря. Как только их шлюпки приближаются
к берегу, навстречу из хижин и лесов выбегают туземцы и с любопытством, но
без недоверия, встречают закованных в латы воинов.

Белая слепота:

Американский
режиссер Аллан Дорсет снял на эту тему фильм, который называется «Встреча
цивилизаций». Дорсет руководствовался записями в дневнике Магеллана.
Мореплаватель описал случай, когда дикари, живущие на берегах Южной Америки,
заметили шлюпки, в которых матросы в 1520 году пристали к берегу, но не видели
корабли с высокими мачтами, бросившие якоря неподалеку от побережья.

…
когда Кук летом 1770 года впервые прибыл к восточному побережью
Австралии, его появление не вызвало ровно никакой реакции. Как объясняет этот
факт историк Роберт Хьюдж, барка была так огромна, сложна и непохожа на все,
дотоле виденное аборигенами, что они просто игнорировали судно. Только
когда моряки подплыли к берегу на шлюпках, австралийцы заметили их. Вид мужчин
в небольших лодках был им привычен и означал вторжение чужого племени.

…
На побережье Австралии, которое позднее было объявлено владением
Британии и названо Новый Южный Уэльс, подобное поведение аборигенов повторялось
несколько раз. Большой корабль был для них как будто бы невидим, и они
реагировали на него, лишь когда англичане пытались высадиться. Тогда
аборигены либо уходили подальше от берега, либо встречали пришельцев поднятыми
с целью устрашения копьями.

Вот как
выглядит неприятие возможности не видеть новое для данного конкретного случая:
кораблей и туземцев (реально изреченная фраза):

…главная
мысль, которую я пытаюсь растолковать, – я не могу, категорически, не
увидеть предмет, только из за того, что он для меня совершенно новый. Это
не может быть основополагающим для отсутствия восприятия. ..Именно
категорическая новизна и является причиной начала восприятия. Индейцы не
могли не оценивать приближающийся большой объект.

При этом
интересно заметить, что эти категорически сделанные утверждения сами по себе
нуждаются в обосновании, в доказательстве. Но такого нет, а есть лишь
уверенность, основанная на личных представлениях об “очевидности”.
Мало того, этим утверждается некая чудесная изначальная способность видеть
буквально все с самого рождения, как только глаза открыл.

На самом
деле новизна, с которой ранее не была связана хотя бы малейшая значимость, хоть
малейший смысл, не может быть воспринята просто потому, что пока еще нет тех
распознавателей, которые это способны сделать (формально – в произведении
новизны на значимость один из сомножителей – ноль).

Способность
видеть и различать не дается с рождения, а постепенно приобретается, начиная с
доосознанного распознавания самых простейших форм и затем – только (потому
как уже закончились критические периоды развития доосознанных распознавателей)
с помощью осознанного придания смысла новому. Для этого нужно чтобы что-то или
кто-то обратил внимание на данную целостную совокупность признаков, которая
присуща объекту и нужно чтобы к этому объекту возникло собственное отношение,
придающее ему некий смысл (например, пока чукчу пчела не ужалит, которой он
никогда не видел и в упор не замечал, кружащуюся вокруг, не выделяя ее среди
множества других фоновых составляющих). Вот что делает новый объект распознаваемым,
что будет впредь привлекать внимание очень многими его новыми проявлениями пока
все новое не исчерпается в доступном разнообразии условий проявления.

А с
рождения такой способности нет и, распознавая разрозненную совокупность доступных восприятию
признаков, это никак не привлекает внимание и не дает ориентировочной реакции
как нечто целостное и требующее наблюдения. Мы видим точки, линии, круги и
другие примитивы первичных распознавателей даже если специально наше внимание
привлечено к этому месту (верхняя картинка), но не можем выделить ту их часть,
которая составляет новый для нас объект, мы не видим этот объект точно так же,
как без соответствующего опыта дети не могут выделить среди беспорядочных
цветных пятен медицинского текста заложенную в нем фигуру. Хотя видим все
составляющие его более элементарные признаки. Соответственно, если не привлечь
внимания к такой бессмысленной каше, она вообще не замечается.

Итак, если отбросить шелуху
фольклора мистиков и просто психологов, по своим понятиям и интересам
интерпретирующих явление, то стоит сказать, что само-то явление реально. И оно
повсеместно и постоянно проявляет себя.

Сама суть явления такова, что
человеку трудно его представить: он или “в упор не видит” или уже
распознает и тогда недоумевает, а как можно это “не видеть”. Кавычки здесь
не зря потому, что нужно определить, что речь идет не о процессе рецепции и
даже не первичного, не осознаваемого распознавания признаков, а о том, что осознается
или что уже присутствует в неосознаваемых автоматизмах, ранее осознаваясь.

Можно хоть сколько тыкать
кошке под нос гранатометом, из которого ее можно разнести на кусочки, но она
его не будет в упор замечать, хотя его простые признаки четко распознались в ее
восприятии, но ее внимание никак не привлекает совокупность признаков – как
целостный объект внимания, ничего для нее не значащая и она его не осознает.

Дети проходит период развития
через такой уровень восприятия. Можно и перед ребенком с тем же успехом
помахать книжкой или показать обнаженную тетеньку, – случится абсолютное игнорирование
– как если это проделать перед кошкой. При этом яркость и насыщенность
восприятия у ребенка качественно превышает нашу потому, что он все еще
оперирует более первичными образами, а мы в более высокоуровневом сознании
перешли к намного более абстрактным символам, и чем взрослее, тем погружаемся в
более тусклый и символичный мир. Об этом качестве восприятия тоже говорилось в
той же статье про сущность сознания, начиная со слов: “В книге
врача-физиолога Человек, который принял жену за шляпу описан…. “.

Это развитие –
непосредственное следствие погружения в бездну социально разделяемых абстракций
культуры, а не сложности организации мозга. Разные культуры туземцев сильно
разделяются по этому критерию, и нет ничего удивительного в том, что некоторые
из них были еще на уровне первичных образов осознания, когда значимость
огромного на воде была для них близка к нулю.

Без
достаточно высокоуровневой связи со значимостью, все сливается, признаки
становятся примерно равноценны (хотя и отдельные признаки могут обрести
значимость. и даже выход отдельного нейрона распознавателя провоцировать
неосознаваемую эффекторную реакцию), и внимание обретает стиль СДВГ.

Корабли издалека могли для туземцев не оказаться высокоуровневым
узнаваемым образом, а представлять собой лишь набор несвязанных и не значащих
примитивных образов. ничем не затрагивающих их реакции и не вызывающие
удивление.

В статье Сущность
сознания:

Такой
эффект легко можно проверить на детях: ведь они – во многом наивные
“индейцы” 🙂 Ребенок просто не обращает внимания на то, что для него
не представляет никакой значимости, не сформировало пока еще символьное
представление о предмете с его значимыми для него свойствами. Для него
высокопроизводительный чип, который для вас может означать
радостно-долгожданное приобретение, ничем не отличается от любого похожего
мусора на вашем столе. Это не значит, что он не различает его контуры, не видит
его форму. Он просто не обращает на него никакого внимания, этот чип не
замечается им в упор.
Еще более показательны опыты с животными, особенно с кошками. Кошки четко
реагируют на наиболее новое-значимое и не замечают то, что для них не связано с
достаточно высокой значимостью. Они не будут обращать внимания на поднесенный к
морде незнакомый или бесполезный для них предмет, хотя могут разок обнюхать то,
что им поднесли к носу. Человек более любопытен и обращает внимание на больше
мелочей, но только если не появилось что-то значительно более новое-значимое.
И самые опытные взрослые не замечают то, что в данный момент для них не
является наиболее привлекательным. На этом построены множество уловок
отвлечения внимания: в поле зрения попадает нечто очень важное и интересное и
при этом все остальное не замечается, хотя именно там может оказаться то, что
повлечет куда большие последствия.
В случае повреждения в мозге уже сформировавшихся распознавателей того или
иного предмета, наступает та самая афазия – эффект неузнавания, невидения. В
книге врача-физиологаЧеловек, который принял жену за шляпу, это описывается очень впечатляюще.

Зайдите
в магазин товаров, не слишком знакомых (электронных полупроводников,
музыкальных инструментов, приборов), а потом попробуйте вспомнить, что
“увидели” 🙂

и
т.д.

При
этом размеры выпадающего из внимания объекта совершенно не важны. Важно то,
была ли ассоциирована значимость с виденным или нет. Все то, с чем значимость
была ассоциирована, будет иметь смысл, остальное – ускользает от внимания, не
замечается, не вспоминается.

Для
тех туземцев, чье внимание никто не привлекал к увиденному специально, корабли просто
никак не привлекали внимание. Как не привлекают внимание обычно облака на небе,
даже если они очень даже прихотливо выглядят (а вдруг это аморфная форма
иноразума, посетившего нашу Землю?), а вот я всегда стараюсь увидеть сюжет в
них для съемки 🙂 потому, что долго ловил эти моменты. Ну плывут облака и что.
Ну плывет что-то в море, много чего в нем проплывало: и свалившиеся деревья и
большие волны и те же низкие облака. В общем нет того, что чем-то цепляло. Нет
смысла – нет объекта в восприятии.

Когда
неискушенный в музыке человек открывает нотный альбом – видит нотные каракули на
всех его листах. А музыкант воспримет это как мелодию. Если не обратить
внимание на ноты, то взгляд минет их: ну ноты какие-то, сто раз видел. Ну море
какое-то – сто раз видел. А если это – ноты другого народа?.. какие-то просто точечки
вразброс… 🙂

Звери-птицы
на необитаемом острове, никогда не видевшие человека, в упор его игнорируют.
Особенно информативно экспериментировать с кошками для выявления такого
эффекта: они никак не реагируют на то, смысл чего ими не распознан и им не
интересно.

Существует
поговорка в русском языке, которая звучит как “в упор не видеть”. Эта
поговорка очень точно передаёт суть явления. Буквально она означает, что
человек смотрит, но не видит предмета, который находится прямо перед ним, в
поле его зрения. Человек может«в упор не видеть» сахарницу, которая
стоит на столе, но передвинута с одного места на другое. И когда муж не
замечает, что у жены накрашены ресницы, ей следует обижаться на это не больше,
чем сотруднику ГИБДД на фактнеобъяснимой незамечаемости нового знака на
проезжей части. Муж может не узнать свою жену, если она неожиданно сменила цвет
волос, а он об этом не знает (или даже знает).

Смотря на что-то, мы прогнозируем смысл виденного на основе
уже сложившихся автоматизмов, с которыми связана значимость, смысл ранее
виденного. А замечаем лишь то, то имеет наивысшую новизну-значимость (чем
пользуются мошенники для отвлечения внимания, и одумавшийся человек не понимает:
как это он не заметил, что у него сперли что-то).

На этом же основано большинство
фокусов. Человек прямо перед вами протыкает своим указательным пальцем
запястье так, что кончик пальца выходит с другой стороны. Как?!.. это
невозможно! – убеждены вы, ведь это – очевидно. Но.. фокусник с
улыбкой делится незамысловатым секретом, который основывается всего лишь на
том, что вы ну никак не ожидали такой вот уловки: она в такой ситуации была
совершенно новой для вас. Другое множество фокусов основано на том – на том,
что ваше внимание было отвлечено от важного момента.

Получается, что важно корректно определять, что такое новое, задавая для этого определения границы применимости.
Хотя совершенно новое в момент первого восприятия никак не отражается, но при повторных актах оставляет след (в периоде развития первичных распознавателей – всегда его оставляет).
1. Если в этом новом есть элементы (на которое восприятие можно разложить: точки, кружки и т.п.), то на них будет обращаться внимание, связываясь опытом по результатам значимых действий (если нет значимых воздействий, то никогда).
2. Если в этом новом нет вообще элементов, которые распознаются первичными распознавателями (например, радиоволны), то понятие о наличие их возникает по их действию, – как результат сопоставлений и обобщения.
Т.о. новое в восприятии – то, что в сравнении с привычным имеет различия в сочетании признаков (даже если они все известны) при достаточной значимости для распознающего, т.е. при важности учета этого сочетания на практике. В мозге детекторы нового по отношению к старому привозят к осознанному вниманию только при условии, что это новое имеет актуальную значимость, но сами детекторы нового сделаны так, что они сравнивают с уже осознаваемым и значимым ранее (в районе гиппокапма – для уже сформированных субъективных образов) и поэтому значимость уже есть, связанная с привычным образом.
Если значимости еще нет (связи с тем, что это значит для тебя), то это не новое, а вообще не видимое, вне возможности осознания.

Тема настольно не привычна и не проста для понимания, что,
если осталось что-то недопонятое, какой-то протест, то, может быть, стоит
прочесть статью заново, конечно, если это достаточно важно и интересно и
попытаться исследовать проблему самому творчески, ни в коем случае не веря
просто так прочитанному. Но при этом стоит исходить не из легендарных
пересказов, а из корректно поставленных опытов над собой, друзьями и, главное –
кошками-собаками причине их неискушенности в том, что свободно мы привыкли
выделять из окружающего, связывая это с каким-то смыслом для себя.